УКРАИНСКОЕ ЗАРЕВО: РАССВЕТ ИЛИ ЗАКАТ?

…Бродил в толпе, лавируя между ее бурлящими потоками, вглядывался в лица. Замечал разности, схватывал портреты, улавливал образы, но хотелось и обобщения. «Homoмайданикус» - так определил мой киевский друг-художник «личностное» лицо этой толпы. Может, немного и иронично, но довольно точно. Во всяком случае, мне понравилось. Кто же он человек толпы (любой!), а конкретнее, с привязкой к украинскому стольному граду – человек украинского майдана? Так было, когда майдан, конечно, вспыхивал, искрился, но все же представлял собой сравнительно мирный лагерь со своим налаженным и колоритным бивуачным бытом. Но вот полыхнуло. По классическому революционному сценарию из искры возгорелось пламя, превратившееся в пожар. А это уже стихия. Так получилось, что я оказался вдали от событий, в другом государстве. Конечно, переживания, звонки родным и друзьям, но в тоже время и исследовательский интерес, желание разобраться в причинах и последствиях. Возникли и новые вопросы. И среди них главный – что будет с Украиной, какая судьба ждет ее народ? Ответ ищем в кабинетах ученых, на баррикадах и майданах, политических кухнях. А может, есть смысл попробовать очертить национальный характер украинца, попристальнее вглядеться в простую жизнь украинца, даже заглянуть – а почему бы и нет? – на его кухню. Украинский борщ – уникальное блюдо. Ему трудно найти аналогию в мировой кухне. В украинском борще «уживаются» до двадцати самых различных овощных и мясных компонентов. Тоже самое и с Украиной. В свое время она охотно принимала гостей из всех волостей и теперь пестрит (а порою и полыхает!) самыми различными красками и узорами. Что ни сельцо - то другое словцо, что ни хуторок - то свой говорок, что ни подворье - то свое поверье. Что уже говорить о регионах, отделенных реками, горами, лесами. Таврия, Приднепровье, Слобожанщина, Полесье, Волынь, Подолье, Галичина, Покутье, Буковина, Карпаты - у каждого этнического уголка украинской земли свое лицо, традиции и языковые особенности. Возможно ли прочное государственное объдинение всех этих разностей? В отличие от борща задача более сложная. Проблема эта, кстати, не только сегодняшнего дня. Я не любитель длинных цитат, однако, эти слова Мазепы, написанные им триста лет назад, весьма точно определяют нашу сегодняшнюю украинскую действительность: «В Украйне начальные и подначальные, духовные и мирские, как разные колеса, не в единомышленном находятся согласии: одним хорошо в протекции московской, другие склонны к протекции турецкой, третьи любят побратимство татарское, по природной к полякам антипатии…и потому надобно сперва стараться войско и целый народ к единомыслию приклонить по обоим берегам Днепра». Мне бы очень не хотелось, чтоб кто-то пытался Украину «к единомыслию приклонить». Пусть она ныне, присно и вовеки веков пребывает в разноцветье и здравии. И в рамках одного государства. И вот тут, пожалуй, и нужно «единомыслие», выраженное не в отказе от этнических индивидуальностей (ни в коем случае!), а в единой общенациональной идее. Идее, которая должна преобразовываться в чувства, повседневное поведение, мотив, и даже жертвенность. Увы, такой идеи нет. Нет даже идейной векторности. Классиче-ский патриотизм (тем более при отсутствии общего врага), увы, не спасает. Жителями Украины руководят или исключительно личностные интересы (что вполне естественно), или на время «зажигают» призывы местных князьков, политических демагогов. Украинцы сотворили кулинарное чудо под названием «борщ», смогут ли они сотворить такое же государственное чудо под названием «Украина»? Вывести обобщенный образ украинца, очертить его национальный характер в зарубежном далеке мне сделать проще, чем если бы я находился среди земляков. Одному мне, пожалуй, тоже с этой задачей не совладать. «Влезть» в украинскую душу, рассмотреть, что в ней и за нею, делали попытку немало исследователей народного быта, ученых, писателей, путешественников и просто наблюдательных и любознательных людей. Большинство из них отмечали исключительную любовь к родной земле, которая и в горсти мила. «Малороссиянин пылко любит свою родину, помнит славу своих предков и при крайней нужде только оставляет свое жилище, предпочитая бедное родное богатству чужого», - писал М. Арандаренко в «Записках о Полтавской губернии». Еще пращуры и полтавчан, и киевлян, и черниговцев, упрекая земляков, которые искали судьбу под чужим солнцем, утверждали: «Или будем на Руси, или пропадем все!» Нет для украинского хлебороба –«гречкосея» на свете второй Украи-ны, второго Днепра. «Украина для нас люба. Там наша вера зачата была», - с демонстративной гордостью оглаживая свою густую растительность, которая со щек и подбородка стекала по груди к самому животу, сказал мне сибирский старовер, с которым я встретился на берегах Енисея. Приятно было услышать подобное от сибирского кержака за тысячи верст от днепровских берегов. Украина «люба» многим народам и конечно же прежде всего самим украинцам. Дело не только в климате и плодородной земле. Украина, может быть, когда-то и была «окраиной» (так некоторые трактуют ее название), но сегодня она едва ли не в центре густонаселенного европейского континента. В тоже время в недрах украинской истории лежат истоки славянской цивилизации. Украина не зря претендует на ее прародину. И арии, и Триполье, и скифы, и анты, и Киевская Русь, и запорожское казачество – все это прошлое не только Украины. Новое (молодое?) государство может гордиться этим. И без патриотической псевдориторики и чванства использовать в государственном строительстве. Чего, увы, не проис-ходит. Или если и происходит (как в ученых кабинетах, так и на политическом Олимпе), то с позиций украинской исключительности, даже феноменальности, обособленности от славянского мира. Несколько лет назад довелось мне путешествовать по Индии. Когда спрашивал индийцев об Украине, то они чаще всего улыбались, как бы согла-шаясь, что, да, знаем, слышали, а потом пожимали плечами. Национальность не одежка, по которой встречают. Тем более по мере продвижения вглубь Индостана дорожный загар и худоба все больше стушевывали мой самодовольный европейский облик. Чтобы себя как-то географически идентифицировать, я называл Россию-Рашу. Увы, и тут вопросительная пауза - далеко не каждый вспоминал, что есть такая страна. Гордое слово «славянин» тоже ни у кого не вызывает восторга узнавания. Тогда я хлопал по груди и говорил: «Рус!» И всем все сразу становилось понятным. Наверное, для «щирого» украинца не совсем приятно, что «непонятливый» индиец воспринимает всех скопом украинцев, россиян, наверняка и белорусов, как «русов». Утешить его национальное самолюбие может то, что, возможно, сегодняшняя «русскость» украинцев в мире это как бы завет предков - ариев-русов. Этим стоило бы гордиться. Более того, на основе этого во многом знакового и судьбоносного не только для славянского мира прошлого Украина с ее разнообразием культур могла бы стать своеобразной буферной зоной между Европой и Россией. Украина не Европа и не Россия, в тоже время она и Европа (кстати, ее географический центр находится в Карпатских горах), и еще в большей степени Россия. Поэтому, как сказал бы расчетливый казак-запорожец, волею судьбы оказавшийся на пограничных землях, нужно и «нашим», и «вашим», понятное дело, одновременно и от «наших», и от «ваших». В результате мир и польза всем: и «вашим», и «нашим», и конечно же себе. Может, в этом и есть предназначение Украины, ее обьединяющая регионы и в конце концов спасительная национальная идея? В прошлом зреют зерна, которые прорастают в сегодняшнем дне. Предки любого народа «творцы морали и бессознательные двигатели его поведения» во все времена. Моим украинским землякам, которых издревле дергали (и нередко весьма больно!) со всех сторон, были присущи осторожность, рассудительность, неторопливость. Беда и вымучила украинца, земли которого оказались на перепутье многих народов, и научила с салом коржи грызть. «Теперь так, а после как? Почекай, друже, сначала нужно рассудить, а потом делать», - так часто относился украинский селянин к предложению начать какое-то новое для него дело. Иногда даже от неотложной потребности что-то сделать по хозяйству он отбивался насмешливым, но в то же время и успокоительным: «Скачи, бабо, хоч задом, хоч передом, а дела идут своим чередом». Кстати, подобная философия весьма оптимистичный повод для того, что независимо от воли больших и малых майданов, властных амбиций политиков и указывающего перста стольного града дела на Украине будут идти… «своим чередом». Кое-кто в этой рассудительности и неторопливости видел леность характера. Однако большинство исследователей копали глубже и делали попытку выяснить природу этой черты. Скажем, В. Афанасьев-Чужбинский в статье «Быт малорусского крестьянина» соглашался, что действительно «леность просматривается во всех его действиях и движениях... Но не те, которыми награждают его досужие наблюдатели обычаев народных... Леность - достояние южного климата. Леность эта вытекает из всех его дел и занятий». «Радость - не радуйся, а печаль - не журись, - учил отец сына. - Твое еще впереди». Впереди у украинца был всегда конец его вечных борозд, которые он тянул, поднимая щедрую, но тяжелую «черноземлю». Тянул рьяно и настойчиво. Случалось, что, даже не обращая внимания на указания и советы своих и чужих благодетелей, орал клепкой, идя наперекор всему, и упрямо повторял: «Нехай буде гречка, абы не суперечка». У кое-кого такое упорство и настойчивость в достижении своего вызывали уважение, а кое-кто видел в них проявление упрямства и даже твердолобости национального характера. Что ж, действительно кому гречка, а кому спор-«суперечка». Чтобы избежать его и в то же время отделить зерно от половы, обратимся к популярному когда-то «Журналу для детей». «В обычаях малоросса вообще больше хорошего, чем плохого; говорят: он настойчивый, несговорчивый и недоверчивый; но настойчивость его является следствием твердости характера и привязанности к привычкам - ведь только бездушный и холодный человек легко бросает впечатления детства! Несговорчивый малоросс тогда, когда ему подробно не растолкуют что-то, когда его не выслушают, не разберутся в сути дела, а только сурово карают. Недоверчивость же в нем образовалась в течение многих веков по историческим причинам. Если малоросс убедится, что ему желают добра, внимательно хотят вникнуть в его положение, посмотрите тогда, с какой лаской он пригласит вас к своему очагу на сенокосе или на рыбной ловле, тогда его пасека, его дом вам полностью открыты». Мне, кажется, страны, которые что-то «советуют» Украине и как-то хотят (а то и жаждут) влиять на события в ней должны это учитывать. Так что я вполне могу понять обиду своих земляков, которые слушают назидания, попреки и демагогические пассажи некоторых российских телеведущих, бравирующих своей кремлевской «зверхнистю» (украинское словечко от слов «верх», «сверху», аналог русскому «высокомерие», может быть, чуть помягче) и эфирным геройством. Душой и сердцем привязан украинец к своему «чепурному» жилищу, вишневому садочку, миске благоухающего домашнего борща. Однако ради благосостояния семьи он может направиться и в чужие края. «Или добыть, или дома не быть», - упрямо стоит на своем казацкий потомок, удивляя трудолюбием и упорством чужестранцев. Среди какого народа живешь, того и обычай перенимай. Куда судьба наклоняет, туда часто и гнется украинец на чужбине. Однако упрямо шагает своим путем, не забывает ни своей веры, ни обычаев предков. «К людям других типов малоросс относится без враждебности, - указывал один из исследователей национального характера украинцев, - но с недоверием и опасением. Даже на полезное чужое он смотрит с подозрением». Каждые грабли к себе гребут. Пока есть люди, до тех пор это и будет. Не богатство без дна и края, а зажиточность и благосостояние, жизнь, в которой семья плавает, как вареник в масле, - вот цель «справного», как говорят в украинских селах, хозяина. Спокойным за завтрашний день, уверенным в себе он может ощущать себя только тогда, когда есть хлеб и к хлебу. Хлебопашец сам себе пан, когда полны сундук и чан. Даже титулы для него мало что значат, если не кормят и не одевают. «Наилучший чин не быть ничем», - утверждали крестьяне. И на чужбине, и дома украинец «желает жить сам по себе, как ему хочется, желательно подальше от соседей». Из-за этого стремления к уединению, самостийности и даже хуторянству кое-кто, пытаясь очертить типовые черты украинского характера, делал такой вывод: «Не имея возможности организоваться ради достижения общественного блага даже в своем селе и подчиняясь Богу и царю как чему-то мистическому, малороссы по существу ничем не могли довольствоваться, а настоящую свободу видели в бесконечных мечтах и бескрайней степи». Может быть, это и есть идейная основа украинской государственности, которая, по-моему, уже не только стучится в двери, а и лезет в окна. Конечно, же это не бесконечные мечты и бескрайняя степь (которая, кстати, таковой уже сегодня не является). Речь о федеративном устройстве страны. Западу – свое, «западенское», востоку – ну…трудно вот так одним словом, во всяком случае тоже свое, восточное, безусловно, кстати, связанное с Россией и ее культурой. Даже разность героев и кумиров не должна смущать. В рамках, конечно, одного государства. Но тот же Киев с его властной элитой, копируя своего имперского соседа, претендует на роль всеукраинского батьки, без раз-решения которого ни одна овечка в стране не заблеет, ни один петух не прокукарекает. В огороде, как известно, бузина, а в Киеве всемогущий дядько, которому ничего не стоит превратить эту бузину, скажем, в подсолнух. Мой знакомый директор школы сетовал: «Задергали киевские чинуши. Чуть ли не каждый день новый указ, постановление, рекомендация: кому сколько, куда, на каком языке…» Но как же сладка безграничная власть, как не хочется выпускать ее из рук. Ни президенту, ни депутату, ни олигарху, ни герою революции, ни даже… кухарке (тем более той, которой доверили управлять государством). В моем родном крае за днепровским порогами человек когда-то, вдыхая «благорастворенный» степной воздух, был волен и всем доволен. Степное «ничье благо» и свобода поселили в украинской душе «аристократическое презрение к торгашеству и любой мелочности». Степная ширь - это небесная звездная безграничность и пыльная земная даль, протяженность и парение, мягкость и гибкость. Автор напечатанного в многотомном труде «Живописная Россия» очерка «Малороссийское племя» писал об украинце: «Он медленный в движениях, как римлянин в своей тоге. Мнение его вращается солидно, не быстро, как мнение философа». Поэтичность, лиризм, душевность, склонность к созерцательности и глубокомыслию, по признанию большинства гостей-чужестранцев, присущи именно украинскому национальному характеру. «Особенно малоросс любит полежать на зеленой травке, на спине, всматриваясь в отдаленное пространство: на это его вдохновляет прекрасная природа Малороссии», - подобные строки были не редкостью в дорожных заметках путешественников прошлого. На острове Хортица есть Думная скала, с которой открываются живописные пейзажи. На этой скале любили посидеть один на один со своими думами запорожцы и их ватаги. «Думы, мои думы, лыхо мени з вамы», - вслед за поэтом эти слова могут повторить его гордые потомки. Другое время, другой воздух вокруг, однако память о той степной казацкой воли в крови моих современников по обоим берегах Днепра-Славутича. В каждом из украинцев, по словам одного автора, есть частица Григория Сковороды, Байды, Гонты, Зализняка. Тут не лишним будет вспомнить о знаменитом анархисте – батьке Махно. И о причинах возникновения махновского движения не где-нибудь, а именно на землях бывшей запорожской вольницы. Ее герои по-прежнему востребованы. Все говорят о «бандеровцах» - якобы о самых активных участниках майдана, но почему-то никто не упоминает казаков. Я же сам был свидетелем их присутствия среди митингующих, даже побывал у них в гостях на так называемой «казацкой» баррикаде. Рядом с ней стояла символическая «паля» (позорный столб), к которой пригвоздили портрет президента. В старину, кстати, на казацких радах, которые проходили весьма бурно, неугодного кошевого атамана меняли быстро. Степной край за днепровскими порогами, где я вырос, - это не только красота и величие, но и беспокойство, тревога. Однако не они все-таки верховодят в душе украинца. Горе поле не вспашет, а беда не заборонует, так чего грустить и истощать себя слезами и напрасными молитвами. «От Киева до Кракова везде беда одинаковая. Но мы ту беду и переборем, и перебудем», - уверяли и степняки, и полещуки, и верховинцы. Приятно удивляли путешественников во все времена оптимизм украинцев, их юмор, склонность к шуткам и розыгрышам. В Туруханском крае, по которому пролегал один из моих сибирских путешественнных маршрутов, местный старожил вспоминал, что после войны ссыльные украинцы (их тогда всех поголовно называли «бандеровцами») ему мальчишке запомнились вышитыми сорочками и песнями. В памяти остался даже спектакль «Назар Стодоля», который украинцы на удивление и радость деревенским жителям сотворили на местной сцене. «Характерной чертой малоросса служит прирожденная насмешливость, которая не покидает его и в наиболее тяжелые минуты, - утверждал один автор в брошюре «Украина и украинцы», изданной в Москве в 1918 году. - Эта черта характера просматривается даже в детях, когда послушаешь их меткие прозвища и шутки, которыми они награждают друг друга, послушаешь и поневоле засмеешься». Другой исследователь украинского быта в связи с этим указывал: «Малоросс не только насмехается над другими, но и над самим собой, невзирая иногда на чрезвычайно грустное свое положение». И в подтверждение этого приводил исторический случай, когда за какую-то провину царь приказал высечь казацких старшин. Во время жестокой порки те перемаргивались и кивали на плети: «А что, панове, добрый подарок для наших дружин будет?» …На расстоянии потеряли свою индивидуальность отдельные лица майдана, а многие из них просто стерлись. Знаю по опыту, что они никуда не делись, отложились в памяти. И обязательно еще всплывут, напомнят о себе. Но это будет позже, когда отполыхает пожар и его зарево не сменится привычными красками рассветов и закатов. Вспоминается одно из моих путешествий по Карпатам. Мы долго блуждали в тумане, мокли под дождем, перепрыгивали через трещины, карабкались по скалам, – наконец, взошли на вершину. И вмиг оказались выше тумана, облаков, дождевой завесы. И открылись дали, и стали видны дороги. По какой двигаться дальше? Был восторг и упоение победой, но была и озабоченность. Пойдем по одной тропе – попадем в ущелье; выберем другую стежку – выйдем к перевалу. Какая из этих дорог быстрее приведет к жилью? Мы стояли на вершине, обозревали зелено­голубой простор и выбирали. Есть моменты в жизни больших и малых народов, когда они вдруг оказываются на вершине и выбирают свою дальнейшую дорогу­судьбу. Некому пенять, некого упрекать этим народам, что начали спуск не по той тропе, что не осмотрелись как следует на вершине. … Мы начали спускаться и на седловине попали в туман. Тропа виляла, иногда падала вниз, а иногда брала круто вверх. И было непонятно: спускаемся мы в глухое ущелье, в долину к жилью или… подымаемся на следующую вершину.
Автор:  Супруненко Владимир